scholar_vit

Есть хорошо известная история о том, как в самом начале своего президентства Рейган сломал хребет американским профсоюзам. В ответ на незаконную забастовку он уволил с волчьим билетом одиннадцать с лишним тысяч авиадиспетчеров. Диспетчеры полагали, что без них самолеты летать не будут, но Рейган посадил за пульты военных и наскоро обученных новичков. Каким-то чудом обошлось без жертв. Несколько лет после этого курсы авиадиспетчеров работали в три смены, готовя новых специалистов.

Я был знаком с людьми, чьи родители и старшие родственники участвовали в забастовке. Некоторым оставалась буквально пара лет до хорошей пенсии. Они потеряли все. Эта история деморализовала американские профсоюзы.

Только в 1986 году некоторым диспетчерам разрешили вернуться, а окончательно пожизненный запрет на работу в федеральном секторе снял с них Билл Клинтон в 1993 году. Но былое могущество американских профсоюзов уже не вернулось никогда.

Так вот, в этой истории для меня были две загадки. Во-первых, почему PATCO, профсоюз диспетчеров, пошел на забастовку? Вроде бы безрассудство не входит в число профессиональных качеств авиадиспетчеров. И во-вторых, почему AFL-CIO, федерация американских профсоюзов, не поддержала PATCO? Я думаю, что перед всеобщей забастовкой солидарности Рейган бы отступил.

Заметка Эрика Лумиса в LGM объяснила обе эти загадки. Оказывается, в выборах 1980 года PATCO, в отличие от большинства остальных профсоюзов, активно и громко выступила на стороне Рейгана. Белые мужчины, зарабатывающие неплохие деньги, авиадиспетчеры были его естественными избирателями. AFL-CIO была в ярости. В итоге PATCO не смогла поверить, что "их" президент пойдет на крайние меры, а AFL-CIO решила преподать авиадиспетчерам урок политграмоты. Оба эти шага были ошибочными: PATCO больше нет, а AFL-CIO сегодня лишь тень былой организации.

В качестве вишенки на торте: Рональд Рейган много лет руководил одним из самых сильных профсоюзов США, Гильдией киноактеров, и знал профсоюзы изнутри лучше многих. Он прекрасно понимал их слабые места.

1. Пишут, что некоторых удивило, что в заявлении президента Трампа в День памяти жертв Холокоста не упоминается слово "еврей". Вообще.
2. Указ о моратории на прием беженцев был подписан именно в День памяти.
3. Лозунг America First, любимый Трампом, совпадает с лозунгом партии Линдберга во время Второй мировой войны, выступавшей за полное прекращение поддержки антигитлеровской коалиции. Сам Линдберг был вполне себе жидоедом: "Величайшая опасность их [евреев] для нашей страны состоит в их владении и влиянии на наш кинематограф, нашу прессу, наше радио и наше правительство".

Веселый человек, этот Стив Беннон.

Нацисты в Германии изначально пропагандировали готические шрифты как "истинно немецкие", в противоположность привычным нам шрифтам, созданным в эпоху Возрождения. Последние были объявлены "еврейским изобретением". Однако в 1941 году был сделан поворот на 180 градусов, и готические шрифты были запрещены — разумеется потому, что они были созданы под еврейским влиянием, в отличие от истинно немецких шрифтов Жансона и Альда Мануция (см. статью в Википедии). Распоряжение НСДАП номер 111 от февраля 1941 года звучало так:

Так называемый готический шрифт (Фрактур) — не немецкий шрифт, а восходит к швабахеровским еврейским буквам [Швабахер — вариант готического шрифта, использовавшийся в типографиях Швабаха под Нюрнбергом. -ShV]. Этот шрифт широко использовался в Германии, потому что евреи владели типографиями с момента изобретения книгопечатания..."

Эти повороты — не новость для любого, знакомого с историей тоталитарных государств. Интереснее другое. И меморандум Бормана о шрифтах, и сам приказ, приведенный в статье Янниса Харламбуса, написаны на бланках НСДАП. На которых шапка ("Национал-социалистическая рабочая партия Германии", адрес и пр.) набрана, естественно, "еврейским Фрактуром".

В английском языке есть устойчивое выражение "deeply disturbing", которое мне сложно перевести на русский. Так говорят, например, о произведении искусства, которое оставляет сильное, но сложное впечатление. Пожалуй, близким по смыслу является сленговое выражение "дайте мне это развидеть" (тоже, кстати, калька с английского to unsee). Впрочем, если верить Аристотелю, истинное произведение искусства должно быть disturbing.

Вот таким deeply disturbing был для меня эпизод из недавнего выпуска замечательной радиопередачи This American Life. Я очень люблю эту передачу и горячо рекомендую всем, кто хоть чуть-чуть понимает по-английски (а те, кто не понимают, могут использовать ее для изучения языка). Этот выпуск получился очень хорошим: из него вы можете узнать, как человек стал уголовным адвокатом поневоле и как вообще работает американское правосудие для бедных; о секретном учреждении "Почтовый ящик 1142" (да, в США такие заведения тоже называют "п/я"); о том, как Вернер фон Браун измерял логарифмической линейкой женское белье в еврейском магазине под Вашингтоном, после чего был арестован как шпион, и о многом другом.

( Read more... )

Как и следовало ожидать, комментаторы к прошлой записи напоминают о священной воле народа и демократии. К сему имею сказать следующее.

Как гласит известная фраза, приписываемая Черчиллю, у представительной демократии как политической системы масса недостатков, и только одно достоинство: все остальные еще хуже. У прямой (плебисцитарной) демократии недостатков еще больше, а указанное выше достоинство отсутствует. Действительно, есть системы получше: например, представительная демократия. Идея "решать все" непосредственной волей большинства без учета и защиты интересов и мнения меньшинства достаточно безумна.

Собственно, история греков тут очень хорошая иллюстрация. Имея преимущество перед спартанцами перед началом Пелопоннесской войны, афиняне потерпели в ней сокрушительное поражение, и не в последнюю очередь потому, что решали вопросы стратегии и тактики народным собранием. Именно шовинистически настроенное собрание приняло катастрофическое решение о сицилийской экспедиции. Я уже не говорю о замечательной идее казнить генералов после неудачи (Сократу позже среди прочих обвинений предъявят и сопротивление этой идее).

Обер во "Взлете и падении классической Греции" рассматривает причины победы Македонии при Филиппе и Александре. Его тезис состоит в том, что македоняне, в отличие от персов, широко заимствовали институты греческих полисов и активно нанимали греческих экспертов — при чем не только генералов, как персы, но и специалистов по финансам, политике, экономике и та далее. Не случайно в качестве воспитателя для сына Филипп выбрал Аристотеля.

Такая политика, пишет далее автор, началась еще до Филиппа. Предшественник Филиппа II, Пердикка III, нанял в качестве финансового консультанта афинянина Каллистрата. Тот перестроил систему залоговых аукционов по откупу портовых пошлин. До него откупщики должны были заранее вносить залог, равный 100% предлагаемой цены. Залог составлял огромную сумму в 20 талантов, что отсекало почти всех претендентов. Каллистрат снизил сумму залога до 30% цены. Это разрушило монополию нескольких сверхбогатых македонян и позволило участвовать в аукционе и просто очень богатым. В итоге цена откупа возросла почти вдвое, что сильно увеличило доход государства.

Рост дохода был очень важен для политических игр македонских царей: как говорил Филипп, самый укрепленный греческий город легко может завоевать ослик, груженый золотом.

В римском суде адвокаты часто плакали, пытаясь воздействовать на чувства судей. Это прием приелся и считался низкопробным.

Цицерон одну из своих речей завершил так: "Но я не могу продолжать: меня душат слезы, а мой клиент запретил использовать слезы в суде".

(Ferdinand Mount, Lachrymatics, [Weeping Brittania: Portrait of a Nation in Tears by Thomas Dixon, Oxford, 438 pp, £25, September, 978 0 19 967605 7], LRB, v. 37, No. 24, 2015, 31–32)

Империю Александра Македонского объединяли завоевания и харизма полководца. Римскую империю, помимо прочего, объединяли хорошие дороги.

В связи с новостями перечитал давно любимый рассказ А. В. Арсеньева "Атаман Платов — завоеватель Индии".

Все-таки удивительно, насколько, говоря спортивным языком, была глубока скамейка русской литературы конца девятнадцатого века. А. В. Арсеньев не принадлежит ни к первому, ни, скажем откровенно, ко второму ряду писателей этого периода. Далее, зарисовка о Платове была напечатана в скромном "Историческом вестнике". По сути это просто пересказ воспоминаний участников; автор аккуратно пишет, откуда он взял тот или иной эпизод. Это вполне проходной очерк писателя средней руки. И тем не менее по художественной силе, лаконичности, точности и яркости он легко превосходит почти любое произведение поздней советской прозы.

Чего стоит мгновенно врезающаяся в память центральная сцена очерка. Попавший в немилость к Павлу атаман Матвей Иванович Платов давно сидит в каземате Петропавловской крепости в одиночном заключении "секретным политическим номером", без объяснений и обвинений. Вокруг грязь, темень, крысы. Вдруг его вытаскивают из каменного мешка, моют, стригут и везут к императору, опять же без объяснений: "Ничего не знаем, фельдъегерь из дворца приехал за вами, медлить нельзя, вы знаете нашего государя". Тройка мчит сани по замерзшей Неве в Михайловский замок, атамана приводят в кабинет, и там Павел в мундире Мальтийского ордена спрашивает: "Знаешь ли ты дорогу в Индию?" Ошалевший, но не потерявший присутствия духа Платов понимает, что неправильный ответ может привести его обратно в крепость, и молодцевато гаркает: "Так точно, Ваше Величество! Знаю!" Ну конечно, казаки ведь каждый год ездят в Индию дегтем торговать! И радость императора, еще раз убедившегося в своей гениальности: из миллионов россиян он выбрал именно этого "тюремного сидельца", знакомого с будущим театром боевых действий.

А замечательный эпизод с беспаспортным генералом в трактире, где Платов быстро убедился, сколь многое изменилось за время его ареста!

Арсеньев удивительно точно подмечает целый ряд черт военно-политического управления России, которые много раз проявятся за два с лишним столетия после индийского похода Платова. Укажем только три. Во-первых, это авантюризм, решения вызваны случайными и нелепыми причинами. Павел, недолюбливавший Наполеона и сражавшийся против него, меняет свое мнение после того, как тот вернул пленных не только без всякого выкупа, но и одев их "в новые мундиры хорошего тонкого сукна, точь-в-точь по форме". В результате Павел становится на сторону Наполеона и решает воевать с Англией — и послать войско в английскую Индию. Во-вторых, это абсолютный произвол по отношению к кому угодно, сколь угодно высоко или низко стоящему. Генерал Платов может сегодня оказаться в каземате, завтра, обласканный царем, вести войска с Дона к Инду, а послезавтра опять в каземат — куда он бы, несомненно, попал, не случись с Павлом апоплексического удара табакеркой. В-третьих, точно подмеченная ахиллесова пята российской армии: логистика. Поход захлебывается не вследствие военного поражения: атаки киргизов только беспокоят войско. Основная проблема не в них, а в самом передвижении, отсутствии провианта и фуража, болезнях и так далее. Путь российской армии отмечен могилами, а также палыми лошадьми и верблюдами — аналог брошенной техники более позднего времени.

Поразительно богата русская литература.

Гениальный Станислав Лем все-таки ошибся. В реальности Луи XVI оказался не группенфюрером, а оберштурмбаннфюрером.