scholar_vit

А. И Герцен. Былое и думы, глава XXVI

Возвратившись в гостиницу, я нашел у себя одного родственника;
поговоривши с ним о том, о сем, я, не думая, коснулся до Исаакиевокой
площади и до 14 декабря.
- Что дядюшка? - опросил меня родственник, - как вы оставили его?
- Слава богу, как всегда; он вам кланяется...
Родственник, не меняя нисколько лица, одними зрачками телеграфировал
мне упрек, совет, предостережение; зрачки его, косясь, заставили меня
обернуться - истопник клал дрова в печь; когда он затопил ее, причем сам
отправлял должность раздувальных мехов, и сделал на полу лужу снегом,
оттаявшим с его сапог, он взял кочергу длиною с казацкую пику и вышел.
Родственник мой принялся тогда меня упрекать, что я при истопнике
коснулся такого скабрезного предмета, да еще по-русски. Уходя, он сказал мне
вполголоса:
- Кстати, чтоб не забыть, тут ходит цирюльник в отель, он продает
всякую дрянь, гребенки, порченую помаду; пожалуйста, будьте с ним осторожны,
я уверен, что он в связях с полицией, - болтает всякий вздор. Когда я здесь
стоял, я покупал у него пустяки, чтоб скорее отделаться.
- Для поощрения. Ну, а прачка тоже числится по корпусу жандармов?
- Смейтесь, смейтесь, вы скорее другого попадетесь; только что
воротились из ссылки - за вами десять нянь приставят.
- В то время, как и семерых довольно, чтоб быть без глазу.
На другой день поехал я к чиновнику, занимавшемуся прежде делами моего
отца; он был из малороссиян, говорил с вопиющим акцентом по-русски, вовсе не
слушая, о чем речь, всему удивлялся, закрывая глаза и как-то по-мышиному
приподнимая пухленькие лапки... Не вытерпел и он, и, видя, что я взял шляпу,
отвел меня к окошку, осмотрелся и сказал мне: "Уж это ви не погневайтесь,
так по стародавнему знакомству с семейством вашего батюшки и их покойных
братцев, ви, то есть насчет гистории, бившей с вами, не очень поговаривайте.
Ну, помилуйте, сами обсудите, к чему это нужно, теперь все прошло, как дим -
ви что-то молвили при моей кухарке, - чухна, кто ее знает, я даже так
немножко очень испугався".

Ю. Ким, Мы с ним пошли на дело неумело...

Мы с ним пошли на дело неумело,
Буквально на арапа, на фу-фу.
Ночами наша "Оптима" гремела
Как пулемет, на всю Москву.

Ходили мы с таким преступным видом,
Хоть сходу нас в Лефортово вези,
Причем все время с портфелем набитым,
Который дважды забывали мы в такси.

Все потому, что против органов закона
Мы умеем только спорить горячо,
А вот практику мы знаем по героям Краснодона
Да по "Матери" по горьковской еще.

Но Лубянка - это не Петровка,
У ней сурьезная большая подготовка,
У ней и лазер, и радар, и ротор,
И верный кадр дворник дядя Федор.

Покамест мы статую выбирали,
Где нам удобней лозунг раскидать,
Они у нас на хате побывали,
Три доллара засунув под кровать.

Покамест мы звонили по секрету
В английскую газету "Морнинг Стар",
Они за нами всюду шли по следу,
А дядя Федор кушать водку перестал.

А мы на "Эре" множили воззванья
У первого отдела на глазах,
И ни на что не обращали мы вниманья,
Хотя хвосты висели на ушах.

И пришли к нам органы закона
И всю "Оптиму" накрыли поутру,
И, три доллара торжественно изъяв во время шмона,
Повязали нас и ЦРУ.

Да, Лубянка - это не Петровка,
Своя подманка и своя подловка...
А дядя Федор стоял и качался,
И посылать посылки обещался.
О, загадочная русская душа!..