![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
О нравственном прогрессе от Пушкина до наших дней
Сейчас во френдленте многие цитируют двухлетней
давности статью Кашина о Высоцком. В статье автор обсуждает, как
повезло Владимиру Семеновичу с ранней смертью. Ведь не умри он тогда,
наверняка бы в 82-м поехал с гастролями в Афганистан, как
Кобзон. Не Розенбаум, а именно Высоцкий написал бы главные песни про
афганскую войну. Оброс бы связями - к началу девяностых занял бы в
обществе место где-нибудь между теми же Кобзоном и Розенбаумом, имел
бы какой-нибудь маловнятный и, скорее всего, полукриминальный
бизнес. Дружил бы с губернатором Громовым обязательно. Вступил бы в
"Единую Россию", избрался бы в Госдуму. Заступился бы за Киркорова во
время прошлогоднего скандала. Был бы невъездным в Америку по
подозрению в связях с русской мафией. В день своего шестидесятилетия в
98-м торжественно ушел бы с эстрады, предварительно объехав страну с
прощальным туром. На юбилее Пугачевой спел бы с ней дуэтом что-нибудь
легкомысленное. Написал бы книгу, которую издательство "Вагриус"
выпустило бы в серии "Мой ХХ век" в том же 98-м, но тираж до сих пор
не был бы распродан.
Автор предлагает ещё несколько сценариев,
столь же малопочетных, включая, разумеется Этим летом подписал бы
письмо против Ходорковского. Я взял бы у него интервью на эту тему для
"Большого города" - и он бы снова сказал мне знаменитый афоризм про
вора и тюрьму.
Эти рассуждения напоминают известное письмо Пушкина Вяземскому,
которое мне уже случалось цитировать. Толпа жадно читает исповеди,
записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого,
слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он
мал, как мы, он мерзок, как мы!
Интересно, как все же изменились нравы за эти без малого два столетия. Современной Пушкину толпе для обвинения "высокого" нужны "исповеди, записки etc.", т.е. хоть какие-то основания. Кашину не нужно ничего. Он и так a priori знает, что Высоцкий так же мал и мерзок, как Кашин и люди вокруг Кашина. Он не может вообразить ничего, кроме дерьма. То есть он не просто дерьмо сам - он живет в дерьме, общается только с дерьмом, видит только дерьмо и знает только дерьмо.
Здравствуй, племя младое, незнакомое...
no subject
no subject
no subject
Осушествить он это хотел не через Марину, как муж, а имея в Америке самостоятельный контракт, примерно как Андрон Кончаловский, который не эмигрировал, но жил в Голливуде. Для начала он хотел контракт концертный, но длительный и официальный. До этого его американские гастроли для советский власти были левыми, они через советские организации не оформлялись. Власти смотрели на это сквозь пальцы, а он соответственно вел себя прилично, выступая по американскому телевиденью никаких провокационных заявлений себе не позволял и власти не дразнил. Тогда ведь такая практика была - ни Аксенов, ни Любимов, ни Тарковский, ни чуть позже Евтушенко не уезжали в эмиграцию, официально они уезжали работать, а дальше как сложится. Фильм "Ностальгия", снятый Тарковским в Италии, я смотрела в Москве в кинотеатре Россия при вполне советской власти. Это не был фильм эмигранта, совместное призводство СССР-Италия было написано в титрах.
Вот и Высоцкий хотел того же, только раньше. Достали они его. И сохрани он здоровье, ему бы этот план вполне удался, для его уровня популярности и связей в этом не было ничего нереального.
no subject
no subject
Но прецеденты были. К тому же жена-иностранка. Могло получиться. могло и нет, после Брежнева был Андропов, мог кислород перекрыть, но кто в 80-м году знал, что будет Андропов?Да и помер он быстро.
no subject
Как поверили этому бреду?!
Не волнуйтесь - я не уехал,
И не надейтесь - я не уеду!
no subject
А вот другой автор:
"Уезжаете - уезжайте,
за таможнею облака...
Уежайте, а я останусь,
Я на этой земле останусь"
Это не Галич ли?
no subject
Фазиль Искандер, выступая на вечере памяти Галича, вспоминает: "Чтобы понять трагедию отъезда Галича, надо было видеть его в те дни, в те часы. Я с Галичем жил совсем рядом, в пяти минутах ходьбы, я пришел к нему прощаться. Надо было видеть его в тот момент. Такой большой, красивый, но совершенно погасший. Он пытался бодриться, конечно, но чем больше бодрился, тем больше чувствовал, что случилось нечто страшное. Я не хотел себе самому признаваться, что он уезжает умирать... Не хватило нам всем, может быть,
хотя все его любили, такой любви, чтобы просто оградить его."
no subject
Потому и была такой двойственной политика по отношению к нему властей. С одной стороны давить и не пущать, ни одной книги, ни одной пластинки, а с другой - кому еще можно было то, что ему?