![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
"Посторонний" Камю с точки зрения мелкого буржуа
Сын приехал на каникулы. Я как раз обдумывал, что мне почитать, и спросил у него совета. Сын порекомендовал "Постороннего" Камю: у нас есть в русском переводе (собственно, именно эту книгу он и прочел в свой прошлый приезд). Я прочел и осознал две вещи: во-первых, я старею, и во-вторых, этот процесс сопровождается обуржуазиванием. Если коротко: мне вполне понятна позиция присяжных, осудивших Мерсо - и не вызывает никакого сочувствия позиция самого Камю.
Напомню коротко, о чем идет речь. Камю изобразил человека, "который отказывается лгать" (тут и ниже цитаты из предисловия самого Камю). Он не может проявлять чувства, которых не испытывает. В итоге оказывается, "что человека казнили за то, что, что он не плакал на похоронах матери". Камю сочувствует этому персонажу, и даже замечает, что "это такой Христос, которого мы заслуживаем".
Камю прав в том, что жизнь в обществе требует определенной неискренности. Мы не можем сказать соседу: "Как плохо воспитан и как уродлив твой ребенок!" - даже если малолетнего преступника не исправит и пластическая операция. Невесте положено быть изящной и очаровательной (что бы мы ни думали про эту корову), а жениху - мужественным и благородным (опять же, комментарии про прыщи следует проглотить). Как периодически пингующие друг друга компьютеры, мы посылаем сигналы, которые ничего не значат, кроме того, что мы осознаем присутствие другого и уважаем его, другого, автономию. Отсутствие таких сигналов есть симптом заболевания.
Мерсо категорически отказывается соблюдать те условности, которые "приняты". Он не только не плачет на похоронах матери. Он отказывается сказать своей любовнице, на которой собирается жениться, что любит её: "Это совершенно неважно, но я тебя не люблю". На вопрос Раймонда, друг ли он ему, Мерсо говорит: "Это совсем неважно, но если ты хочешь считать меня своим другом - пожалуйста". Очень интересна разница в отношении Раймонда и Мерсо к ремеслу первого - сутенерству. Раймонд стыдится этого, безуспешно пытаясь уверить окружающих, что он кладовщик. Мерсо все равно: сутенер так сутенер. Дальше, Мерсо отказывается выразить радость от того, что начальник готов отправить его на работу в Париж - между прочим, мечта почти любого француза, тем более алжирца.
Примечательно, что несмотря на это, Мерсо вовсе не подвергают остракизму: его терпят окружающие, с ним пытаются дружить и его пытаются любить. Камю не может предъявить счет обществу: наоборот, оно максимально толерантно и пытается приспособиться к его герою.
Ситуация меняется, когда Мерсо убивает человека. На суде прокурор приводит поведение Мерсо в качестве доказательства, что подсудимый - бездушный мерзавец, и потому заслуживает казни. Камю полагает, что в этом абсурдность происходящего: можно ли казнить человека за то, что он не плакал на похоронах матери? Но так ли это абсурдно? Если мы не хотим, чтобы наказание вычислял компьютер в соответствии со статьями кодекса, то чем должны руководствоваться присяжные? Можно по-разному отвечать на этот вопрос, но один из вариантов ответа в том, что надо руководствоваться опасностью преступника. Если мы примем этот ответ, то как мы должны поступить по отношению к Мерсо? Представим себя на месте присяжных. Перед нами человек, который отказывается принимать "правила игры", он по большому счету непредсказуем. Можем ли мы быть уверены в том, что взбредет ему в голову завтра? Тот же сутенер Раймонд по крайней мере понятен - а Мерсо загадочен и потому опасен. Повторюсь, что к самой по себе непонятности Мерсо претензий как раз не предъявляется - но сочетание непонятности и убийства оказывается уже нетерпимым.
Человек, отказывающий соблюдать принятые в обществе условности, не должен стрелять по людям из пристолета - а если он это делает, то ему не стоит рассчитывать на снисхождение.
Существуют странные параллели между делом Мерсо и делом Ганса Райзера (http://en.wikipedia.org/wiki/Hans_Reiser). Напомню, что в деле Райзера присяжные оказались правы: он в итоге предъявил тело Нины. Я не уверен, что в деле Мерсо они так уж ошибались - несмотря на то, что их создатель Камю, по-видимому, убежден в обратном.
Disclaimer: я в принципе не одобряю смертную казнь, и все рассуждения относятся к конкретной ситуации довоенного Алжира, где смертная казнь воспринималась общественным сознанием как должное.
no subject
1. Если источник морали не Бог и не эмпирика - то что или кто?
2. Ваше "должен" - к кому относится? Вы должны не воровать - хорошо, а должне ли не воровать австралийский абориген или Иакинф Магланович?
no subject
2. Нормативность применима и к аборигену, и к зап. славянину, разумеется - но в то же мере, практически, как и логическая нормативность. Как вы аборигену не поставите двойку по математике - его надо сперва научить и воспитать - так и требовать от аборигена не красть не станете. Но это ни на теоремы о пределе, ни на принцип «не укради» тени не бросает.
no subject
Далее, логическая нормативность делит высказывания на верные и неверные. При этом математическая терема, верная для Фалеса Милетского, верна и для меня. Проблема с том, что с моралью иначе: Фалес не возражал против рабовладения, а я возражаю. Вы хотите сказать, что поколения людей до Вас "ошибались", а Вы и Ваша мораль правы? А на каком основании?
Заметьте разницу между математикой и естественными науками. Поколения людей до меня ошибались в физических выводах, и я это могу доказать: у меня приборы потоньше, и я меряю точнее. Поэтому я могу сослаться на прогресс в эмпирике. С логикой такое не пройдет: логические новеллы покрывают новые области, а не уточняют старое знание; неевклидова геометрия НЕ отменяет евклидовой и даже не уточняет её, как уточняет теория относительности классическую механику. Поэтому мне непонятно, как Вы обосновываете свое преимущество перед аборигеном, Иакинфом или Фалесом.
no subject
--мне кажется, тут проблем нет. ведь я говорю не о сущем, а о должном. оттого, что убийца убил, должное не меняется и не компрометируется - точно также, как допущенная мной логическая ошибка не меняет и не компрометирует истинность и нормативность логических правил.
--Вы хотите сказать, что поколения людей до Вас "ошибались", а Вы и Ваша мораль правы? А на каком основании?
--На основании аргументов. Там множество разнообразных аргументов - аргументы, связанные с равенством людей, аргументы (кантианского толка) - связанные с категорическим императивом - и так далее - мне кажется, на основании имеющихся антропологических и этнографических данных мне удалось бы доказать _рациональному_ ацтеку или греку правильность моих представлений о морали - или, по крайней мере, завязать с ними рациональную беседу об общей для нас нормативности.
Вопрос о логике довольно глубокий - это вопрос о стандартах доказательств и истинности - но он затрагивает и физику. Как в физике надо демонстрировать почему точность измерений является важным критерием - так и в логике надо демонстрировать работу силлогизма - Лурия в своих экспедициях в Таджикистане показал, что чем дальше от городов, тем меньше действует силлогизм - на севере все животные белые - полярный медведь живет на севере - какого он цвета - в ответ на этот вопрос вдали от городов люди упорно и уверенно отвечали, что никогда не были на севере и знать цвет медведей там не могут - и не реагировали на силлогизм.
Но мне все же кажется, что если отказаться от самой концепции истины и метода как способа достигнуть ее - то возникающие в получающемся радикальном релятивизме проблемы гораздо неприятнее и серьезнее, чем проблемы, связанные с истиной и методом...
no subject
Я согласен с тем, что можно выдвинуть аналогичные возражения и против логики - но тут есть разница. У научного метода есть простой способ продемонстрировать правоту: он выполняет обещания. Он пообещал сделать людей могущественнее - и сделал. Любой таджик согласится, что не он приехал Лурье исследовать, а Лурье к нему приехал - с ружьями, консервами и прочими заманчивыми штуками.
Мне бы очень хотелось аналогичной демонстрации, что наша мораль делает людей счастливее. Собственно, некоторое улучшение нравов заметно: жестокость старинных нравов поражает современного читателя (вроде само собой разумеющегося для Цицерона правила о допросе рабов под пыткой). Но действительно ли всеобщее счастье настолько же заметно увеличилось, насколько материальное могущество и продолжительность жизни?